РОБЕРТ СТЕПАНЯН: Исполненное на разных скрипках, произведение будет звучать по-разному
Мы встретились с известным скрипачом, лауреатом международных конкурсов Робертом Степаняном в отеле Martinez, чтобы обсудить его планы на сезон в Каннах, где он обосновался, престижную номинацию на Opus Klassik Awards – «Грэмми» в европейском мире классической музыки, – а также поговорить о том, как коллекционировать старинные музыкальные инструменты.
Роберт, вас номинировали на Opus Klassik Awards. Это самая престижная премия в области классической музыки в Европе. Ее называют европейской «Грэмми»! В числе номинантов в этом году такие легендарные музыканты, как певец Андреа Бочелли (Andrea Bocelli), виолончелист Йо Йо Ма (Yo Yo Ma) и многие другие выдающиеся композиторы и исполнители. С чем вы туда пошли?
Да, на днях опубликовали списки номинантов этого года на премию Opus Klassik Awards, и мой последний альбом номинирован в четырех категориях: открытие года, лучшая запись XX/XXI века, современная музыка, музыка без границ. Я сыграл скрипичный концерт современного австрийского композитора Маттиаса Кендлингера (Matthias Georg Kendlinger) под названием «Galaxy», который исполнил на мировой премьере и позже записал на компакт-диск. Мне это вдвойне приятно, так как концерт посвящен мне: Кендлингера вдохновила моя игра. Я был свидетелем создания этой новой музыки от первой до последней ноты. Для меня большая честь быть номинированным в одной категории с такими кумирами моего детства, как Андреа Бочелли и Йо Йо Ма, на чьих записях я вырос и которые до сих пор храню.
Вопрос про искусство… У меня был преподаватель в университете, который говорил: то, что раньше было наброском, теперь считается за произведение. Как себя чувствует классический музыкант с образованием, школой и талантом в нашем новом дивном мире?
Это наиболее очевидно, если говорить об изобразительном искусстве. Хотя я и не сторонник сравнения артистов, но возьмем для примера Леонардо да Винчи и Дэмиена Херста. Если не обсуждать рыночную стоимость и заложенную в их работы философию, а сравнивать лишь то, что касается таланта к рисованию и затраченного времени, то тут сомнений не остается. Сегодня нет границ, очерчивающих область искусства. При правильной подаче всё что угодно можно преподнести как искусство, и мы это наблюдаем. Как человек, имеющий отношение к этой сфере, я считаю, что искусство невозможно объяснить словами, его можно только чувствовать. Когда я смотрю на большинство современных «шедевров», продающихся за астрономические суммы, у меня не возникает никаких эмоций и чувств. При этом нас окружает огромное количество действительно талантливых художников и скульпторов, о существовании которых мало кто знает.
Ясно, что к сегодняшней реальности мы пришли постепенно, ведь одним из основоположников современных тенденций в начале XX века был Марсель Дюшамп, концептуализировавший ни много ни мало простой писсуар.
Мы живем в эпоху скоростей и технологий, а искусство, как мы знаем, в разные эпохи отражало действительность своего времени. Поэтому сегодня нам не стоит удивляться. Что же касается классической музыки, то я знаю много прекрасных современных композиторов. Среди композиторов с постсоветского пространства это, например, Михаил Броннер – просто потрясающе! Или Тигран Мансурян, которого, кстати, в Европе исполняют не меньше, чем дома. Я стараюсь часто играть современную классическую музыку. Недавно со мной связался израиле-эквадорский композитор Эдуардо Флоренция (Eduardo Florencia). После последних трагических военных событий в Армении он написал произведение для скрипки с оркестром «Souvenirs d’Artsakh» и посвятил его мне. Я был очень тронут, что он написал его для меня, хотя мы даже не были с ним знакомы, он просто слышал мои записи. Скоро буду исполнять его в Австрии и, думаю, в будущем запишу.
А почему произведение об Арцахе посвящено вам? Вы там выросли? Расскажите про свое детство.
Я родился в Ереване. Меня привели в музыкальную школу, как часто тогда делали – для общего развития. На тот момент родители видели во мне продолжателя династии медиков с одной стороны и экономиста – с другой. При этом культура и классическая музыка в семье присутствовали всегда: бабушка вспоминала концерты Ойстраха, Рихтера, Гилельса, которые посещала в Ереване, дома всегда звучала качественная музыка, было очень много виниловых пластинок выдающихся исполнителей, сестра отца играла в филармоническом оркестре Армении, и мы очень часто ходили на концерты симфонической музыки. В какой-то момент мне захотелось играть на саксофоне. С этим я и пришел в музыкальную школу. Но саксофон там не преподавали, а мне убедительно посоветовали выбрать скрипку, ссылаясь на слуховые данные. Когда мне было семь, семья переехала в Москву, где я прожил более 20 лет до 2011 года. Моим первым учителем была ученица Бориса Гольдштейна – Татьяна Воробьева. Потом я поступил в Академическое музыкальное училище при Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского к профессору Зоре Шихмурзаевой, дальше – уже в Московскую консерваторию к профессору Аре Богданяну (ученику Давида Ойстраха). Мне повезло: у меня были прекрасные наставники и учителя. Но в нашем искусстве нет предела совершенству, и как музыкант я всю жизнь учусь и всю жизнь нахожусь в поисках правды в музыке.
Вы выступали уже более чем в 50 странах, в таких залах, как Carnegie Hall (Нью-Йорк) и Salle Gaveau (Париж), вашу игру транслировали на BBC Radio, France Musique, Espase 2, Danish Radio. С какой скрипкой вы выступаете?
У меня несколько инструментов, но в основном я играю на скрипке 1760 года работы итальянского мастера XVIII века Джузеппе Гальяно (Giuseppe Gagliano). Отец Джузеппе был учеником Антонио Страдивари в итальянском городе Кремона. Завершив обучение, он вернулся в Неаполь, открыл собственную мастерскую, и позже стал основоположником неаполитанской школы. Скрипичные мастера делятся на так называемые школы: например, яркий представитель неаполитанской школы – Гальяно, кремонской школы – Амати, Страдивари, Гварнери, Бергонци, венецианской школы – Гофриллер и Монтаньяна. Я около трех лет искал себе инструмент, за это время попробовал сотни скрипок во всей Европе. Вы же знаете – не так просто выбрать спутницу жизни! Когда же попробовал поиграть на своей теперешней скрипке, буквально через пять минут понял: это именно то, что я искал. Глубина звука и цветовая палитра просто влюбили меня в себя, да и красота тоже! Она очень красивая.
По каким критериям вы выбираете, на каком инструменте играть тот или иной концерт?
У меня хобби: я коллекционирую скрипки. Все инструменты разные, со своим характером и красками. Одно и то же произведение, исполненное на разных инструментах, будет звучать по-разному. Поэтому, думаю, мой выбор зависит от настроения. Если говорить о скрипках XVII–XVIII веков, то большую роль в звучании инструмента играет погода, так как дерево реагирует на изменения температуры и влажности. Например, несколько лет назад в день записи скрипичного концерта Мендельсона я понял, что итальянская скрипка просто не звучит из-за дождя, который шел последние три дня без остановки. А французский инструмент работы Шаппюи (Nicolas Augustin Chappuy) середины XVIII века звучал намного лучше, чем обычно. Выбор скрипки для записи стал очевидным. Современные скрипки менее чувствительны к таким перепадам.
Что вы коллекционируете и почему начали собирать коллекцию? Какие инструменты стоит покупать?
Коллекционировать я начал около десяти лет назад. Собираю скрипки и смычки. Почему?
На сегодняшний день Fine Stringed Instruments (старинные струнные инструменты) – это, пожалуй, один из лучших видов инвестиций.
Если смотреть статистику цен за последние сто лет (с учетом девальваций, мировых кризисов и т.д.), то стоимость инструментов растет только вверх без каких-либо колебаний.
На первом месте по росту цен – итальянские инструменты XVIII–XIX и первой половины XX веков. Также есть несколько французских мастеров, например, Jean-Baptiste Vuillaume и Nicolas Lupot, которые конкурируют с итальянскими. Что касается смычков, то лучшими по праву считаются смычки французских мастеров.
А насколько развит этот рынок? Можно ли сказать, что все инструменты этого периода имеют ценность с точки зрения инвестиций?
Конечно, есть нюансы. Если мы говорим про три столетия, то очевидно, что речь идет о тысячах скрипичных мастеров, и не каждый из инструментов, созданных в этот период, стоит рассматривать как инвестицию. Цена и разумность такой инвестиции зависит от многих составляющих: имя мастера, состояние инструмента, документы и сертификации подлинности. Ценовой разброс очень большой. Смычки – от десятков до сотен тысяч евро, скрипки же доходят до 15 млн евро.
То есть коллекционеры в основном не музыканты?
К сожалению большинство музыкантов не могут позволить себе покупать уникальные инструменты за огромные деньги. Обычно частные лица приобретают их как инвестицию и передают во временное пользование талантливым музыкантам для выступлений. Больше всего инвестируют в инструменты бизнесмены из азиатских стран, а также из Швейцарии, Австрии, Германии, США.
Например, Bank Austria покупает действительно редкие и уникальные инструменты и дает известным музыкантам в пользование.
Некоторые покупают инструменты и годами хранят в ячейке банка. Я не сторонник этого, скрипка должна звучать, на ней должны играть, чтобы она дышала. Иначе дерево начинает высыхать.
Вы выступаете в престижных залах и на множестве фестивалей. А в каких фестивалях вы принимаете участие как организатор?
С другом и коллегой по сцене, с которым мы много выступаем вместе, американским виолончелистом Франциско Вилой (Francisco Vila), мы организовали фонд Esmeralda по содействию юным талантливым музыкантам. Фонд создан и базируется на основе Festival Internacional de Música de Esmeraldas в Эквадоре. Я вхожу в попечительский совет этого фестиваля. Фонд предоставляет музыкальные инструменты и содействует продвижению молодых исполнителей. Esmeraldas ежегодно собирает музыкантов мировой величины, где они выступают с концертами и преподают. Это уникальное событие для Латинской Америки. Сейчас мы работаем над организацией фестиваля камерной музыки, который пройдет в феврале следующего года во Флориде, США.
А есть ли вообще будущее у классической музыки в мире, где слушают Моргенштерна?
Я недавно вернулся из Мексики, где давал мастер- классы в рамках одного фестиваля, и был очень удивлен тем, насколько одаренных скрипачей услышал среди студентов и какой невероятный интерес к классической музыке среди молодежи в Мексике. Представляете, это ведь в Латинской Америке, не говоря уже о Европе… Практически во всех странах среди публики можно встретить немало молодежи. Это дает надежду. Как говорил Бах: «Цель музыки – трогать сердца». Если общество не потеряет жизненных ценностей, у классической музыки есть будущее.
Как насчет современных тенденций? Назовите одну, которая вам наиболее симпатична.
Сейчас часто исполняется и очень популярна музыка эпохи барокко. Конечно, ее всегда исполняли, но сегодня она стала модной. Не задумывался, честно говоря, с чем это связано. Но, как мы знаем, барочная музыка (если сравнивать с другими эпохами) была, пожалуй, самой живой и наполненной счастьем, а мы всегда стремимся к тому, чего нам не хватает.
