Фадия Ахмад: женский взгляд на взрыв в Бейруте

Фадия Ахмад (Fadia Ahmad) — ливанский фотограф. По данным разнообразных местных изданий она входит в десятку наиболее значимых современных арабских фотографов, которые в своих работах показывают жизнь и ситуацию в регионе.

Ее кредо — «делать невидимое видимым». Ее работы, чуткие и точные, поэтические и гуманистические одновременно, всегда были повествованиями, которые заставляли зрителя переосмыслить собственные убеждения и позицию. Темы ее работ в обычное мирное время — поиск идентичности, связь с родиной, демографическое разнообразие Бейрута, история и архитектура города, изменения в структуре местного сообщества, произошедшие за последнее десятилетие. Ее первая выставка «Beyrouth/Beirut», посвящённая красоте города, проходила в концептуальном центре Beit Beirut.

Но 4 августа 2020 года в ее жизнь и работы ворвались взрыв, боль, страх и посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Об этом Фадия сняла фильм «Beirut. The Aftermath» («Бейрут. Последствия»). В октябре 2021 фильм получил четыре награды Five Continents International Film Festival Venezuela 2021. Фильм также отметили во время Ливанского кинофестиваля в Канаде и других кинофестивалей по всему миру.

Мы созвонились с Фадией, чтобы поговорить не только про взрыв и фильм, но и про женский взгляд на произошедшее. Про то, что осталось за кадром новостных репортажей и расследовательских материалов местных журналистов.

Фадия, вы были в Бейруте в момент взрыва?

Я была в Аликанте, но мой муж был в Бейруте. Дело в том, что я родилась и выросла в Аликанте. В 1975 году из-за начала гражданской войны в Ливане мои родители отправились в Испанию. Мама была на восьмом месяце беременности. Мной. Я росла и чувствовала себя испанкой, но дома родители постоянно говорили мне, что моя Родина — Ливан. Я спрашивала: «Тогда почему мы не можем поехать на Родину?» Мама вытягивала руку к горизонту и говорила, что на другой стороне Средиземного моря есть прекрасный город Бейрут, что сейчас там сложно, война, но как только станет безопасно, мы обязательно вернёмся. Таким образом у меня в сознании сформировалась некая утопия о прекрасном Бейруте, куда я однажды вернусь и наконец-то пойму, где мои корни и откуда я родом. Мне казалось, что в Бейруте я найду себя. Но в момент взрыва я была на второй Родине — в Аликанте.

Знаете, может показаться, что рассказы родителей стали тем спусковым механизмом, который запустил в вас процесс потери идентичности. Иначе вы были бы просто испанкой, и все было бы хорошо. Вы согласны? Вопрос про идентичность — актуальный для русскоязычных людей, которые воспитывают детей за границей.

Не совсем согласна с такой формулировкой про спусковой механизм. Мои родители совсем неплохо интегрировались в испанское общество. Нас встретили как своих, спасибо Испании за это. Но родители не хотели, чтобы мы, дети, не знали о своих корнях и своей культуре. Они не препятствовали тому, чтобы мы ощущали себя испанцами, но не хотели, чтобы мы забывали, что мы ещё и ливанцы. Сегодняшней молодежи легко чувствовать себя дома везде. Но разница в том, что наши родители не уехали из своей страны по своему желанию. Для них почувствовать себя дома где-то ещё — гораздо сложнее, ведь они были вынуждены бросить свой дом.

Когда вы наконец оказались в своём сказочном Бейруте?

Мне было 17. Мы вернулись жить в Ливан в 1991 году. И это было что угодно, но только не то, о чем рассказывала мама. Бейрут не был сказочным городом с добрыми людьми, это был побитый город с морально травмированными людьми, которые пытались выжить и снова стать нормальными.

Это были люди, которые воевали друг с другом и теряли близких на войне. В каждой семье была история потерь. Для меня это был культурный шок, и я не могла ощутить никакой близости с ними.

Меня спрашивали, откуда я. Я отвечала, что я ливанка. Но меня спрашивали, какой я религии и какую партию поддерживаю. Я была в полном непонимании происходящего. К подростковым переживаниям прибавилась полная потеря идентичности. И я пошла изучать кино в IESAV Beirut.

Тогда вы начали снимать?

Да. Искусство помогло мне понять, что Ливан — страна, которая уже много лет пытается вернуться к нормальной жизни. В ней есть как прекрасные стороны, так и ужасные, как и везде. Но также мне стало очевидно, что идут попытки восстановить не только здания и экономику, но и душу страны. Потихоньку я стала понимать, через что прошли и проходят эти люди, и начала сочувствовать и ощущать любовь по отношению к ним. Я научилась говорить себе: «Да, правительство коррумпировано, но это не значит, что все люди такие. Да, власть не толерантна, но это не значит, что все люди в этой стране не толерантны». Поэтому я решила пройти 10 452 шага из Mar Mkhael в Sporting Club, который находится на берегу Средиземного моря. Это было напоминание о том, как я стояла на другом берегу ребёнком и мечтала о сказочном Бейруте. 10452 шага — это символ: именно 10452 км2 занимает Бейрут. Я шла и снимала. После этого я, наконец, ощутила себя дома.

Сколько лет у вас занял поиск своей ливанской идентичности?

Семь лет. После чего родилась книга «Beyrouth/Beirut» и выставка. Через семь долгих лет я наконец поняла, что, несмотря на 18 религий и муравейник разных политических партий, на улице мы все живём рядом друг с другом, вместе. И что все эти политические и религиозные дрязги становятся неуместными перед лицом гуманизма и общей боли, через которую проходит моя страна. Мама всегда учила меня отвечать на вопрос о партиях и религиях, что я — ливанка. И все. И когда в 2019 люди вышли на улицы и начали протестовать — таким образом они устанавливали ливанскую идентичность. Общеливанскую. Без всех этих дрязг, в которых погрязало правительство. Я все время была с протестующими.

А потом был финансовый кризис?

Да, после революции последовал финансовый коллапс. Все наши деньги стали заложниками в банках. Мы не могли снять собственные деньги или перевести их куда-то ещё. Дополнительно — крах политической системы, и военные лидеры, не желающие расставаться с властью. И коронавирус. Представьте, в каких условиях жили люди. И тут впридачу ко всему этому 4 августа 2020 года в порту Бейрута случился взрыв. Третий по мощности взрыв в истории после Хиросимы и Нагасаки. Взрыв в мирное время. В одну секунду 300 тыс. человек стали бездомными. Когда в сентябре 2021 я читала новости о том, что в Испании извергается вулкан Кумбре-Вьеха и 6000 человек эвакуировано, у меня катились из глаз слёзы. Им сказали: «У вас есть полчаса, после этого ваш дом будет уничтожен лавой. Собирайтесь». Но они хотя бы успели взять что-то… старые фотографии, документы, какие-то важные вещи. Мы в Бейруте не успели ничего. В одну секунду от наших жизней остались только наши тела, наша кровь. И то многие признаются, что не уверены, хорошо ли это, что они выжили. В одну секунду люди остались без рук, без ног, без глаз, без дома и без средств. У многих развилась «вина выжившего», ведь многие видели, как погибли соседи и родственники.

Где были вы в момент взрыва?

Нас с семьёй не было дома. Если бы мы были в тот момент дома — мы с вами сейчас не разговаривали. Наша квартира была уничтожена полностью. Остались только несущие стены. Ни окон, ни дверей, ни стен, ни мебели. Мой муж отправился в спортзал за 20 минут до взрыва. Я же с дочерьми за три дня до этого полетела в Аликанте, о чем рассказала выше.

Прошло немногим больше года…

Мы все ещё находимся в состоянии шока, мы — психологически нездоровая нация, в нас слишком много боли. Ни о каком правосудии и расследовании нет и речи, и я поняла, что они снова все сотрут и спустят на тормозах, как делают постоянно.

Вы знаете, что в Ливане нет учебника истории? Потому что у нас нет истории. Ее постоянно затирают и «забывают». Политические лидеры никак не договорятся, где же наша история.

Поэтому я решила сделать свой фильм про взрыв в Бейруте. Чтобы эту часть истории не затерли и не забыли. Чтобы помнили, как по причине халатности и безответственности в мирное время люди потеряли дома, получили увечья и просто погибли. Многие были лишены веры и надежды. Мы все живём в состоянии психологической травмы. Именно об этом мой фильм. Это не расследование того, какой бизнесмен вовремя не оформил бумаги и какой чиновник вовремя не обратил внимание на доклад, в котором били тревогу. Мой фильм о преступлении против человечности. О том, что в тот день часть души всех жителей Бейрута умерла, о том, что наши сердца выглядят такими же израненными, каким выглядит город. Для меня очень важно, чтобы наш голос был услышан. Голос жителей Бейрута, голос моей команды, каждый член которой в той или иной мере пострадал 4 августа 2020 года. Для фильма я прошла те же 10452 шага по тому же маршруту, но на этот раз я снимала развалины и собирала свидетельства о смерти, боли и потерях у тех, кто встречался мне на пути. Это гуманитарная катастрофа.

Фадия, не сочтите за грубость, но обсуждать психологические проблемы сейчас модно. Верно? Для вас показать психологическое состояние бейрутцев — это тренд или что-то другое?

О чем вы? Какие тренды? Когда после взрыва впервые пошёл дождь — у нас ещё не было окон, мы закрывали их клеенкой и скотчем. В три часа ночи началась гроза и весь район в панике выбежал на улицу. Люди плакали и дрожали, потому что не могли слышать эти громкие звуки. До сих пор, когда люди в Бейруте встречаются, они первым делом договариваются: «Сегодня не будем говорить про 4-ое августа».

А как в целом дела обстоят сегодня? Есть надежда на улучшение?

Наши деньги до сих пор находятся в заложниках у банков. Если у вас в банке было, например, 100 тыс. долларов, вы не можете их снять. Но вам почему-то очень нужны деньги. Тогда вы идёте на чёрный рынок, даёте там чек на 100 тыс. и получаете 35 тыс. наличными. Сегодня может быть уже даже всего 20 тыс. Люди уезжают из страны. Мы с мужем пока ещё тут. Но, когда наши дочери решили уехать, я сказала им: «Расправляйте крылья и летите, здесь у вас нет будущего».

4 августа 2020 в морском порту Бейрута произошёл взрыв. Детонировали 2 750 тонн аммиачной селитры, конфискованных с судна Rhosus в сентябре 2014 года из-за отсутствия необходимых для перевозки документов и условий. Селитру везли из Батуми на оружейный завод в Мозамбик. Владельцем судна оказался хабаровский бизнесмен Игорь Гречушкин, который в итоге должен был выплачивать неустойку и инициировал процедуру банкротства. Почему именно взорвалась селитра — неизвестно. Версии варьируются от сварочных работ до атаки дронами. Однако факт остаётся фактом — селитра хранилась на складе N12 в неподобающих условиях вместе с фосфатами, шинами и пиротехникой, а ответственные за склад и порт чиновники неоднократно рапортовали о том, что при данных условиях хранения, трагедия — дело времени. Однако доклады оставались без внимания вышестоящих органов и армии.

Взрыв, унёсший жизни как минимум 218 человек, ранивший больше 7 000 и оставивший бездомными как минимум 300 000 человек, слышали на Кипре, а в США зарегистрировали как землетрясение. Сила взрыва равнялась 1,1 кт ТНТ. Для сравнения: энергия взрыва ядерной бомбы «Малыш» над Хиросимой 6 августа 1945 года по разным оценкам составляла от 13 до 18 кт ТНТ. Взрыв 4 августа 2020 в Бейруте — самый мощный неатомный взрыв в истории. И все это на фоне коронавируса, и попыток восстановить экономику и наладить жизнь после долгих войн. Виновные до сих пор не найдены.