The Gusov: фотограф за кадром

В издательстве LA FABRICA ВЫХОДИТ КНИГА ЛОНДОНСКОГО ФОТОГРАФА САШИ ГУСОВА «Микеланджело».

Источник материала — фотографии со съемочной площадки последнего фильма Андрея Кончаловского «Грех». Пока режиссер снимал фильм о великом сыне Флорентийский республики, фотограф выхватывал из круговерти кинодней моменты таинства творчества, и делал это так, что в кадр не попал ни один артефакт XXI века. Кардиналы, художники, поэты — есть, а мобильных телефонов, машин и других свидетельств современности — нет. Если дать волю воображению, можно представить, что так выглядел бы изданный в XVI веке при поддержке семьи Медичи фотоальбом «Флоренция и флорентийцы», если бы в то время изобрели фотографию… и Гусова.

Кручу, верчу, запутать хочу

Но Гусова изобрели позже — в 1960 году в Таганроге. Тогда близкие еще могли называть его Сашей, сейчас он предпочитает по фамилии. Версии его биографии гуляют по интернету, обрастая новыми подробностями, как киль корабля ракушками. В круговерти фактов легко взять ложный след и получить «картину маслом» — талантливый эмигрант, любимец «голливудских звезд», «один из 20 лучших фотографов по версии Top Photo». Скажите это Гусову: он, может, будет кокетливо отнекиваться, но в душе начнет точить нож, поскольку от банальщины у этого кудрявого седовласого мужчины-ребенка случается душевное несварение и сердечная мигрень. Скрыть недовольство он может, только если крайне очарован собеседником. Впрочем, очаровывать других и очаровываться самому — людьми, проектами, идеями, — талант, счастье, беда, необходимость и сама сущность Гусова.

Не исключено, что одной из первых жертв его очарования была жена дяди Валеры — любвеобильного родственника Гусова, который под светом красных ламп своей фотомастерской крутил романы, оставляя племянника отвечать на звонки законной супруги. «Дядя научил меня фотографировать и врать, — смеется Гусов. — Фотографию я рассматривал как источник дохода: проявлял пленки, печатал негативы, перепродавал фотографам подержанные дорогие фотокамеры».

В 1989 году Гусов очаровал группу англичан на Красной площади, да так, что эти незнакомые люди прислали ему приглашение на выезд, и Гусов рванул к «огням большого города» — Лондона. Покидал он Родину стильно, в бизнес-классе: «Летел я в гордом одиночестве. Мне принесли и водки, и шампанского, и черной икры. Это был перелет в никуда: я знал, что обратной дороги не будет». От окончательности этого решения вкупе с абсолютной неопределенностью будущего у Гусова разыгрались нервы, и он напился как никогда в жизни: «За полчаса до посадки мне стало так плохо, что я заперся в туалете… и уснул». Самолет приземлился, а стюардесса еще долго не могла извлечь из клозета сонного пассажира.

На границе с Великобританией опять помогло обаяние, и таможенники Хитроу позволили в стельку пьяному пассажиру из Москвы отоспаться на британской границе. Получив в итоге разрешение остаться в стране на месяц, дебошир залег на дно: «Я был нелегалом, но через два года попался по глупости — меня арестовали, когда я на мопеде заехал на шоссе». Как ни странно, обошлось без депортации, хотя чиновники и составили на Гусова протокол: «Я грозился выпрыгнуть из самолета», — то ли шутит, то ли всерьез говорит он. В 1995 году Гусов получил арт-визу — к тому времени на его счету уже были публикации в ведущих мировых журналах, добиться которых он смог оригинальным образом.

The Bolshoi — балетные хроники

На мировую фотосцену Саша выпрыгнул стремительным балетным антраша со снимками гастролей Большого театра в Лондоне. Англичане говорят fake it till you make it, и эта фраза — «Отче наш» Гусова. Когда в 1992 году он замахнулся на съемки Большого, то работал подмастерьем в фотостудии Роя Снэлла, а днем мыл посуду. Скромное положение не помешало авантюристу придти на пресс-конференцию Большого театра. «Я представился Юрию Григоровичу известным русским фотографом, который живет на Западе. Говорил, что мечтаю снимать Большой.

“Англичане говорят FAKE IT TILL YOU MAKE IT, и эта фраза - “Отче наш” Гусова.”

Он меня послал, но я не сдавался: сделал несколько кадров из зала во время репетиций, поймал прекрасный момент с Улановой и принес ему эти снимки. В итоге я услышал заветное «да» и на протяжении месяца снимал труппу и днем, и ночью — жил в гостинице вместе с танцовщиками, сидел на репетициях, стоял на карауле у кулис». Заручившись согласием балетного демиурга, Саша перевел прицел очарования в сторону «Кодака» — компания выделила нелегальному эмигранту сотни пленок, бумагу и закрепители. «Я наговорил им, что мы будем делать книгу о Большом театре», — вспоминает Саша.

Большой театр уехал, а снимки — калейдоскоп постановочных портретов, сцен закулисья и репетиций легли на стол редактора Британского журнала фотографии (British Journal of Photography). «Я знал об этом журнале еще в СССР — друзья выносили его из закрытых библиотек членов Общества дружбы народов. Тогда я всерьез о карьере фотографа не помышлял, но мечта опубликовать снимки в British Journal of Photography всегда грела мне душу». Гусов получил разворот — его статус вырос от ассистента до профессионального фотографа с работами на страницах одного из ведущих мировых фотожурналов.

Балетный «роман» дал Гусову профессию: «Я стал работать с крупными изданиями, аукционными домами — Sotheby’s и Christie’s одновременно, делал фотографии к обложкам классических компакт-дисков, в том числе и с Лучиано Паваротти, и с Андреа Бочелли — его, слепого певца, я попросил во время съемок сделать мне глазки, чтобы наладить контакт». Сотрудничество с Большим театром продолжается по сей день: «После того как Григорович сказал, что «Большой надо снимать, как это делает Гусов», я стал постоянным фотографом труппы во время их лондонских гастролей — из этих снимков родились две книги и выставка в Галерее братьев Люмьер в Москве. Теперь я буду снимать Большой на всех зарубежных турне».

Последний балетный проект Гусова — The Bolshoi: черно-белые фотографии, охватывающие более 20 лет работы театра, представлены не в хронологическом порядке. Балетному неофиту, не знающему известных танцоров в лицо, трудно будет разобрать, какому снимку 20 лет, а какой сделан в недавнем балетном сезоне. На одном фото пространство четко пересекают геометрически выверенные ряды кордебалетах ног и оттянутых носочков пуантов, на другом — растворенная в темноте сцены кружится одинокая фигура отрешенно репетирующей балерины, рядом — изогнутое тело изящной нежной лебеди Нины Семизоровой и портрет молодого Сергея Филина: он ясным взором смотрит в камеру, не ведая о подлости человека, который через несколько лет плеснет ему в лицо кислотой.

“БОЛЬШОЙ надо СНИМАТЬ, КАК ЭТО ДЕЛАЕТ ГУСОВ.”

Ю. Н. Григорович

Саша не скрывает, что манеру съемки он подсмотрел у Андрея Бродовича — эмигранта, декоратора в труппе Дягилева, фотографа и графического дизайнера. Перфекционист и трудоголик, в 1934 году он стал арт-директором американского журнала Harper’s Bazaar, где публиковал работы своих друзей — Дали, Шагала, Кокто. Его фотографии труппы Дягилева — мгновения, подсмотренные в суете репетиций и на концертах, изнанка балета, — подкупили Гусова своей правдивостью и открытостью. Балет глазами Гусова — это любовь без условий, абсолютное самоотречение. Кстати, жену Анну (четвертую и, Саша клянется, последнюю), он выбрал из «балетных». Кажется, балет закружил Гусова на всю оставшуюся жизнь.

People Like Us: человеческая комедия

Но не балетом единым жил Саша Гусов: на хлеб с маслом он зарабатывал портретной съемкой, на икру — игрой в рулетку. Листаешь архив, и вот они — начинающие Джуд Лоу, Юэн МакГрегор и Минни Драйвер: «Я снимал с одинаковым рвением что знаменитостей, что студентов актерских курсов. С Юэном мы часто пили водку, катались на мотоциклах — весело было». Это признание объясняет историю известного портрета МакГрегора — длинноволосого юноши с голым торсом, горящими глазами и бутылкой «Столичной» в руке.

Гусовский конек — не студийный портрет, а репортажная съемка. Он выслеживает людей, как охотник идет на дичь. Снимки Гусова фиксируют нелепые ситуации и комические совпадения: католическая монахиня широко раскрытым ртом заглатывает банан; лондонский бизнесмен на бегу пожирает глазами манекен в откровенном неглиже; а в Дамаске из-за кулис переулка мужчина разглядывает шуршащую по улице завернутую в черную абаю незнакомку.

В 2001-м эти снимки вышли книгой Shooting Images, затем появился Locusts (2008), а в прошлом году — People Like Us. Позитивный текст ветерана издательского бизнеса Аманды Рено сгладил язвительный тон Гусова: «People like Us показывает нас во всем естестве: как мы любим, едим, спим, как живем, когда уверены, что на нас никто не смотрит».

Гусов ни разу не получил отпор от прохожих во время городской фотоохоты: «Люди заняты только собой, как это и должно быть в обществе потребления. Иногда редкий тип бормочет что-то про личное пространство — приходится врать, что снимаю плакат рядом или ретироваться. Не люблю толпу, но толпа для фотографа — озеро с жирными карасями, вот я и ныряю в него с головой за своим уловом».

Коррида и гладиаторы современности

«Как метко выразился писатель-алкоголик Чарльз Буковский, если толпа бежит в одну сторону, ты непременно должен идти в другую — мне нравится такой подход к жизни», — признается Гусов. Его идеал — противоположность чеховскому «маленькому человеку»: «Я люблю ницшеанских героев с ореолом романтики и хорошим чувством юмора — человек должен уметь смеяться над собой». Возможно, в следующем проекте Гусова найдется место и юмору, но геройства на страницах альбома, посвященного корриде, несомненно, будет больше.

Саша не помнит, что подтолкнуло его в 2001 году поехать во французский город Ним на один из старейших стадионов корриды. За 15 лет съемок Гусов постепенно стал «своим» в этом маленьком и малопонятном мире: он на «ты» и со знаменитыми тореро, и с фермерами, что выращивают бычков, и с портными, которые по старинным лекалам шьют костюмы для корриды, и с докторами, готовыми «починить» тореро прямо на месте. «Помню, как на отдыхе в Испании меня познакомили с врачом, — вспоминает Саша. — Он объяснил, что на каждой корриде обязательно присутствует хирург: при угрозе жизни тореро оперируют прямо на стадионе. Тогда я не знал, что однажды сам чуть не стану его пациентом». Место, которое Гусов отвоевал для съемок, — скамейка, где сидят перед выступлениями сами тореро и куда бык может перемахнуть одним прыжком. Так и случилось: «Все бросились врассыпную, а я не смог оставить свои фотоаппараты, а запрыгнуть наверх к зрителям с таким грузом было невозможно. Я бежал со своей ношей, а бык летел по моим следам. В последний момент мне удалось отскочить в какую-то нишу — стадион аплодировал, а я чуть от страха не умер».

“Обыватели лицемерны: быка ЗАКОЛОТЬ на арене — бесчеловечно, а дронами УБИВАТЬ ЛЮДЕЙ И ЗАКАЛЫВАТЬ МИЛЛИОНЫ голов СКОТА на МЯСО — НЕТ?”

Вопрос об этической стороне корриды Гусов парирует следующим контраргументом: «Обыватели лицемерны: быка заколоть на арене — бесчеловечно, а дронами убивать людей и закалывать миллионы голов скота на мясо — нет? Быки для корриды пасутся на лучших полях и умирают как герои». То, что быки, быть может, не напрашиваются в герои, Гусов не обсуждает. В его глазах быки — второстепенные, хоть и важные актеры спектакля, в котором тореро, как древние герои, совершают на глазах толпы подвиги, давая ей шанс тоже позаигрывать со смертью и за 45 минут поединка ощутить гамму эмоций от ужаса до экстаза.

За кадром «Греха»: Микеланджело и Кончаловский

Портретная фотография свела дороги Саша Гусова и Андрея Кончаловского, а репортажная — связала их творческие биографии: Саша ведет закадровую летопись съемочного процесса кинофильмов Кончаловского, а режиссер стал автором эссе-предисловий к двум последним книгам фотографа. Они познакомились в 2007 году: «Я снимал Андрея Сергеевича и его супругу для одного лондонского журнала». Сработало обаяние Гусова, и часовая съемка переросла в дружеское знакомство и сотрудничество. Первым опытом совместной работы стали закадровые съемки «Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына» — фильма, получившего «Серебряного льва» в Венеции.

«Кончаловский — выдающийся режиссер, интеллектуал и удивительный рассказчик, которого можно слушать часами, говорит ли он о кино, истории искусств, музыке или политике». Идея альбома о Микеланджело родилась в последние дни съемок «Греха»: «Мы находились в копии Сикстинской капеллы, построенной для фильма, и мечтали, как было бы здорово переместиться с помощью машины времени в эпоху Возрождения». На том и порешили: Саша Гусов при помощи маэстро Кончаловского оказывается в эпохе Леонардо да Винчи, Рафаэля и Микеланджело — конечно же, с фотоаппаратом в руке. Книга создает убедительную иллюзию того, что Саша ведет репортаж из Флоренции более чем 500-летней давности. Так родился альбом городских зарисовок и портретов Рафаэля, папы Юлия и Микеланджело в блестящем исполнении Альберто Тестоне.
Гусов фиксирует моменты, в которые наблюдатель впоследствии может смотреться как в пустоту, заполняя мыслями и ощущениями пространство между изображением и самим собой, создавая свой мир на основе вырванных у хаоса и замороженных в фотокапсулу кадра мгновений.