Филипп Пастор: денег много, надежды мало

Первое правило для тех, кто берет интервью у Филиппа Пастора, напоминает строчки из устава «Бойцовского клуба»: не говорить о клане Пасторов — самой богатой семье Монако. А еще нельзя говорить о недвижимости, светских мероприятиях и о том, каково быть одним из наследников Гильдо Пастора, который в 1950-е застроил первую линию Монако.

САМОГО ФИЛИППА РЕДКО МОЖНО ВСТРЕТИТЬ на светских РАУТАХ. Но если ВЫ ВСЕ-ТАКИ ОКАЗАЛИСЬ в его компании, БУДЬТЕ ГОТОВЫ ПОДДЕРЖАТЬ РАЗГОВОР о современном ИСКУССТВЕ и проблемах ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ — темы, СОСТАВЛЯЮЩИЕ СМЫСЛ ЖИЗНИ ЭКОХУДОЖНИКА ФИЛИППА ПАСТОРА.

Вне тусовки

Быть Пастором в Монако — означает принадлежность к одной из богатейших семейных империй недвижимости, но Филипп интересуется отнюдь не постройками из стекла и бетона. Сфера его интересов — экология, экосознание, привлечение внимания к разрушительным последствиям индустриального освоения недр и протест против негативного влияния экономики потребления на планету и ум человека. Диалог с обществом Пастор ведет через инсталляции и картины.

Поэтому Филипп — единственный заляпанный краской и небритый миллиардер, которого я встретила в Монако. Ни машин, ни костюма с иголочки. Сигарета, усталый тяжелый взгляд, одежда неразличимого под пятнами краски цвета. Таких мужчин называют харизматичными: немногословные, ушедшие в себя, меланхоличные и порывистые одновременно, они живут в соответствии со своими ритмами и принципами.

Сначала посреди огромной студии, в облаках сигаретного дыма, он остервенело выжигает горелкой дыры на картине. Потом плавит алую краску, которая кровью растекается по холсту. Я думаю: «Несчастная любовь? Что-то вроде «богатые тоже плачут?» Но оказалось, что супербогатые не рыдают, а творят! Пока за ним охотятся все голд-диггерши и устроители благотворительных балов Лазурного Берега, Филипп под музыку любимого шансонье и поэта Лео Ферре работает над серией «Сердца», которая завершит подготовку персональной выставки. Ведущий мероприятия — Его Светлость Принц Монако Альбер II.

Лужа с бензином

«Что важнее, — раздается его риторический вопрос в студии в Ле Роше (старой части Монако), — оставить детям жирные счета в банке? Или леса, в которых можно гулять? Чистые моря, в которых можно купаться? Возможность наслаждаться разными временами года?»

Ясно, что художник остро ощущает свое «я», оберегает личное пространство и свободу выбора жизненного пути. Смысл жизни для него точно не в приумножении семейного богатства, а потому я говорю: «Страшно представить, что вместо прозрачных вод Лазурного Берега когда-нибудь из окна на набережной Круазетт будет видна зловонная лужа, залитая топливом суперъяхт».

«Люди настолько одержимы прибылью, что так скоро и будет, — злобно отвечает Филипп. — Знаешь, сколько пластика дрейфует по Средиземноморью? Три миллиарда тонн!»

“ЛЮДИ настолько ОДЕРЖИМЫ прибылью, ЧТО ТАК СКОРО И БУДЕТ, — ЗЛОБНО ОТВЕЧАЕТ ФИЛИПП. — ЗНАЕШЬ, СКОЛЬКО ПЛАСТИКА ДРЕЙФУЕТ ПО Средиземноморью?
ТРИ МИЛЛИАРДА ТОНН!”

Становится как-то неловко, словно я сама свалила эти тонны в море. А я ведь хожу в Waitrose только с холщовой сумкой и стоически пью «Кровавую Мэри» без соломинки. Но мои эко-потуги на фоне этой статистики кажутся комичными.

«Ведем себя как варвары», — без сожаления добивает лежачего Филипп.

Небанальный аккаунт

Один из главных принципов Пастора — непубличность. О том, когда и где он находится, в какой студии работает (а их у художника три — в Монако, на юге Франции в Варе и рядом с Барселоной), знают самые близкие, секретарь Андреа и постфактум подписчики аккаунта @philippepastor в «Инстаграме». Его лента — территория свободы от статусных символов.

Вместо яхт, самолетов, презентаций и ресторанов — фотографии из студии и поездок на мотоциклах, портреты любимых собак и фото невольных жертв экологического коллапса: тощих белых медведей, бредущих по растаявшим ледникам, разлагающиеся трупы птиц с желудками, наполненными пластиком.

Филипп не любит распыляться: он из тех, кто «likes to keep it simple». Вот Пастор в бандане руками накидывает краску на огромное полотно. Вот фото его работ в павильоне Венецианской биеннале 2007 года: перед выставкой он на полгода оставил их лежать на своем участке, доверив природе закончить работу художника.

«Я работаю как неандерталец, люблю действовать примитивными методами в единении с природой. Это может быть использование натуральных пигментов из минералов и растений. А еще на холст часто попадают ветки, земля, листья: так у меня возникает ощущение, что я — часть общего природного процесса».

Не для элиты

В реальной жизни свой статус Пастор тоже не подчеркивает. На его последнем вернисаже в лондонской галерее Jerome Zado в Мейфэре на входе не стояла строгая барышня со списком, а молодые люди с широкими плечами не оттесняли к выходу пытавшихся прорваться «халявщиков». «Я работаю не для элиты, а открытие выставки — это не событие для узкого круга. Приятно, когда мои работы устанавливают в общественных местах, например, в аэропорту Ниццы. Проблемы экологии — общие. У нас одна планета».

С этим не поспоришь: пожар в Лос-Анджелесе, уничтоживший, например, особняк Марии Лопатовой и Андрея Кириленко, построенный Чарльзом Муром, со всеми их гардеробными, «шанелями», «келли» и «биркин», картинами Херста и Уорхола и воспоминаниями, вполне мог начаться с брошенного в лесу окурка. А тут еще ученые напоминают, что длительные засухи, которые приводят к возгоранию торфяников и лесов, вызваны глобальным потеплением и деятельностью человека, читай — корпораций.

Тогда в Мейфэре презентовали серию Blue Monochrome, посвященную, с одной стороны, красоте океанских просторов, с другой — чудовищным последствиям промышленного развития, которые эту красоту губят.

«Глубокий кобальт на масштабных полотнах этой серии — это воды мирового океана», — объяснял на открытии выставки владелец галереи Жером.

«На некоторых работах верхний слой покрыт трещинами, — добавлял Филипп в диалоге с Жеромом. — Это засуха, вызванная разрушением тонкого природного баланса, вырубкой лесов, варварским использованием природных богатств. Сама жизнь на планете находится под угрозой. Все это происходит из-за деятельности людей, в том числе и из-за нас с тобой.

Ты знаешь, что с 1950 года исчезло семь процентов видов морских животных? В год мы убиваем около 100 тысяч морских млекопитающих».

Я этого не знала и дома решила заглянуть в интернет. Статистика и в самом деле печальная. 50% морских черепах поедают пластиковые отходы и часто от этого умирают. Морские котики и львы запутываются в пластике и становятся мишенью для инфекций. Миллионы птиц ежегодно погибают от контакта с пластиковыми отходами. Самая грустная картина у альбатросов: 98% изученных случаев их гибели связаны с пластиковыми отходами. Именно альбатросов мы видим в интернете, когда смотрим на полуразложившийся труп птицы, напичканной превосходно сохранившимися пластиковыми штуковинами.

Я спрашиваю Филиппа: «А может, люди уже настолько загрязнили планету, что даже самые ленивые умы забеспокоились о том, что будет завтра? Вдруг молодое поколение уже обладает этим экосознанием?»
«Надеюсь всем сердцем, но каждый раз, когда в новостях говорят об очередном разливе нефти, утечке ядерного вещества или газа, засухе или наводнении, мне кажется, что мы достигли точки невозврата».

Обожженная правда

Растрескавшаяся краска Blue Monochrome напомнила мне трещины на обугленных столбах инсталляции The Burned Trees, которая сделала Филиппа знаменитым. Обстоятельства, предшествующие ее рождению, были трагическими.«Летом на юге Франции регулярно случаются пожары, — вспоминает Филипп. — Часто их виновниками становятся идиоты, которые бросают на землю недокуренные сигареты, разводят и не тушат костры. Рядом с моей студией в Варе в 2003 году бушевал ужасный пожар, после которого остались гектары выжженной земли с торчащими обугленными палками, зловонная гарь и облака смога».
После пожара Филипп перевез несколько обожженных стволов в мастерскую.

“ПРИРОДА ПРЕКРАСНА САМА ПО СЕБЕ, но ЧТО УНАСЛЕДУЮТ наши ДЕТИ? ИЗ-ЗА ПОВЕДЕНИЯ безответственного МЕНЬШИНСТВА, КОТОРОЕ принимает РЕШЕНИЯ, ЖИЗНЬ может СТАТЬ АДОМ ДЛЯ ВСЕХ.”

«Они были похожи на трупы искореженных великанов. Я решил выставить их в публичных местах — в городах и роскошных отелях. Мне хотелось заставить людей остановиться, задуматься о последствиях деятельности нашего общества. Люди думают, что они сами по себе, но все мы связаны».

Установленные в городских парках и на улицах, эти обожженные деревья на какой-то момент становились частью жизни каждого прохожего. Из абстрактного «далеко», из сводок новостей физические свидетельства природных катастроф вторгались в повседневность и становились реальностью. «Я хотел, чтобы люди стали действовать более осознанно и поняли последствия того, что они считают прогрессом».

Похожие на тотемные столбы, The Burned Trees стали частью первого павильона Монако на Венецианской биеннале в 2007 году. Сегодня они встречают пассажиров аэропорта в Ницце и посетителей офиса комитета по охране окружающей среды ООН в Найроби.

Пастор много работал с ООН и благотворительными фондами, передавая в дар свои работы — средства от их продажи шли на высадку деревьев в Африке. Филипп и дальше работал бы над подобными проектами, если бы не один нюанс: «Как оказалось, люди, которые занимаются проблемами экологии, очень любят шумные и роскошные гала-ужины, а мне все эти тусовки абсолютно неинтересны».

Искусство Пастора, как и его деньги, любит тишину.

И цвет надежд — зеленый

Быть «зеленым», вегетарианцем и не носить мех давно не означает быть странным. Экофэшн, экоархитектура, экокосметика — не только абстрактные тенденции, но и успешно продающийся товар. То, что воспринималось как блажь меньшинства, стало мейнстримом.

В 2014 году Пастора пригласили на всемирную конференцию, посвященную проблемам экологии. Разочарованию не было предела: «Важные люди прилетели со всего мира на частных самолетах. Они бряцали «ролексами» и рассуждали не о том, как спасти планету, а о том, как сделать на этом очередной бизнес — торговать отходами CO2 и так далее».

Тогда в порыве негодования Филипп создал исполинских размеров инсталляцию — выложил белыми плитками многометровое слово «Basta» (исп. — «хватит»), которое можно прочитать, только поднявшись в воздух. «Я кричал: хватит разрушать себя и Землю, хватит вырубать леса, хватит губить друг друга!»

Я поинтересовалась, есть ли надежда, что кто-то его услышал?

«Хочу в это верить, но в любом случае, искусство — это моя работа, необходимая мне самореализация. Я очень хочу повторить эту инсталляцию в разных частях света, может быть даже на территории поместья кого-то из читателей «Русской Рулетки». Я никогда не хотел сделать имя на популярной теме. Любовь к планете, к жизни и внутренний протест против эксплуатации природы — основа моего мировоззрения как человека и как художника».

Любовь? Я вспомнила, что молодость Пастора была бурной и спросила: «А любовь побеждает боль? Может, просто нужно жить по любви?»

Говорить о любви Филипп не любит: «Знаете, это очень личный вопрос. Я уверен, что основа моего мира — это искусство, а оно — про любовь или ее отсутствие. Это может быть разная любовь. Мир наполнен как красотой, так и уродством, искусство должно говорить со зрителем на универсальном языке обо всем. Восприятие — индивидуальный процесс и всякий видит в работе художника отражение своего мира. Кто-то чувствует через мои картины боль, а кто-то — любовь. Однако люди вызывают у меня сильное беспокойство. Если они и присутствуют в моих работах, то только в ироничном ключе. Я презираю современное общество, неуемную человеческую жадность, жажду власти и патологическое стремление к саморазрушению».

«Если люди так плохи и не ценят дара жизни, может быть, совершенство — в природе?» — спрашиваю я.

«Природа прекрасна сама по себе, но что унаследуют наши дети? Из-за поведения безответственного меньшинства, которое принимает решения, жизнь может стать адом для всех. Я никогда не задумывался, что обо мне могут рассказать мои работы. Пусть зрители сами делают выводы. Все, что останется после меня — это картины и инсталляции. Если они на кого-то повлияют — прекрасно. Я каждый день молюсь, чтобы люди одумались. Но надежды на то, что мы сохраним Землю, у меня очень мало».