Барышников в Лондоне: все продано, но не всем понятно

Когда что-то нравится — написать про это всегда сложнее, чем оставить негативный отзыв. Не понравилось — всегда понятно почему: пуговицы не достаточно перламутровые, у подружки лучше, пережарено, недоварено, Джульетта слишком толстая, а Ромео — черный… Когда же, напротив, понравилось — сложно уловить в себе струну этой симпатии, сложно понять почему, ведь это «понравилось» ложится на твою природу, на твое строение и твои ожидания от мира. И тут, конечно, все органичнее и сложнее. Как в любви.

Но постановка “Бродский / Барышников” — не просто нравится или нет, это другая категория. Если зритель морально подготовлен, знает, что такое японский танец буто, не ждет балета, не ждет, что его будут развлекать, а ждет проникновенной исповеди, эмоционального оголения, которое будет скрежетать по нервам, то “Бродский / Барышников” входит буквально туда, где обычно бывают бабочки в животе.

Да, Барышников в этой постановке не танцует балет, не делает красивых жестов, от которых захватывает дух, здесь все полутона и намеки, недоговорки и символы.

Вот стих Бродского про бабочку — Барышников мелкими движениями нежных пальцев перебирает по стеклу, будто бьется мотылек в банке. А вот стих про коня, как он ретив и полон жизни — Барышников представляет, что у него в руках кастаньеты и делает буквально два движения из фламенко. И в этих двух штрихах — напоминание об ушедшей страстности, о том, как он сам, может быть, когда-то танцевал. Ведь весь спектакль — про старость, старение и умирание. Отсюда в нем и японский танец буто, на который больно смотреть, но все равно “воротит так, что глаз не оторвать”. Все это потрясает там, в животе. Но опять же, только, если читать между строк, видеть за движениями символы и визуальные наброски к поэзии Бродского.

А еще стоит помнить, что режиссер Алвис Херманис — из Прибалтики. А Прибалтика — это дюны, холодное море, скудная природа, приглушенные цвета. Это точка на глобусе, где большой шар эмоций не взрывается разноцветными капельками и конфетками-ассорти, а замыкается сам на себе, как бы втягивается в черную дыру, зажимается там, угасает и выплавляется в матовую сталь. Рай для интроверта!

И голос. После премьеры выяснилось, что многие зрители не уловили того, что часть стихов в записи — это Бродский, а часть — Барышников. Если читает гордо, как раввин, — это Бродский. А если проникновенно, нежно
— это Барышников. Вслушайтесь в этот бархатный голос. Вы знали, что танцор может так читать? Попробуйте прочитать хоть одно стихотворение Бродского вслух.

… Не следует настаивать на жизни страдальческой из горького упрямства. Чужбина так же сродственна отчизне, как тупику соседствует пространство.

Что получается? “Взвейтесь да развейтесь”? Сложно пробираться через дебри терминов из школьного курса физики? А теперь подумайте, как можно сделать так, чтобы строки про притяжение, качение, скольжение, трение, перемещение в пространстве и существование белковых тел вызывало в зрителе все самое живое, теплое и человечное, что в нем есть? Как взрослому человеку превратиться в того же школьного Данко и вытащить среди этих сучков и темного леса символов и терминов свое сердце?

Голосом, тембром.
И Барышникову это удается на все сто. Если, конечно, зрители слушают, а не ждут, когда он разденется и спляшет. Если зрители готовы к тому, что это путешествие не только для глаз, но для ушных перепонок, интеллекта и сердца. Так что стоит подготовить эти органы, разогреть их перед тем, как сесть в театральное кресло.

“Не понимаю, как после этого спектакля Барышников может пойти на прием общаться со зрителями, — отметил после премьеры британский гость из театральной среды. — Это невероятная закалка и смелость. Я бы пошел и закрылся один в темной комнате”.

На премьеру в Лондоне пришли Евгения Альбац, Борис Акунин, Марат Гельман, Алекс Дубас, Матильда Шнурова, Евгений Чичваркин.

Организатор гастролей — компания Bird&Carrot / Александрина Маркво
Генеральный спонсор гастролей — Норвик Банка
Photos / event: Анастасия Тихонова
Photos / theatre: Annabel Moeller